На растерзание врагам. Их грубой лести я не внемлю, Им песен я своих не дам.
Но вечно жалок мне изгнанник, Как заключенный, как больной. Темна твоя дорога, странник, Полынью пахнет хлеб чужой.
А здесь, в глухом чаду пожара Остаток юности губя, Мы ни единого удара Не отклонили от себя.
И знаем, что в оценке поздней Оправдан будет каждый час... Но в мире нет людей бесслезней, Надменнее и проще нас.
Анна Ахматова
Мне душу странное измучило виденье,
Мне снится женщина, безвестна и мила, Всегда одна и та ж и в вечном измененье, О, как она меня глубоко поняла...
Всё, всё открыто ей... Обманы, подозренья, И тайна сердца ей, лишь ей, увы! светла. Чтоб освежить слезой мне влажный жар чела. Она горячие рождает испаренья.
Брюнетка? русая? Не знаю, а волос Я ль не ласкал ее? А имя? В нем слилось Со звучным нежное, цветущее с отцветшим;
Взор, как у статуи, и нем, и углублен, И без вибрации спокоен, утомлен. Такой бы голос шел к теням, от нас ушедшим.
Поль Верлен
День отошел и все с собой унес:
Влюбленность, нежность, губы, руки, взоры, Тепло дыханья, темный плен волос, Смех, шепот, игры, ласки, шутки, споры.
Поблекло все — так вянут вмиг цветы. От глаз ушло и скрылось совершенство, Из рук ушло виденье Красоты, Ушел восторг, безумие, блаженство.
Исчезло все — и мглою мир объят, И день святой сменила ночь святая, Разлив любви пьянящий аромат, Для сладострастья полог тьмы сплетая.
Весь часослов любви прочел я днем И вновь молюсь — войди же, Сон, в мой дом!
Джон Китс
Ты не могла иль не хотела
Мою почувствовать истому, Свое дурманящее тело И сердце бережешь другому.
Зато, когда перед бедою Я обессилю, стиснув зубы, Ты не придешь смочить водою Мои запекшиеся губы.
В часы последнего усилья, Когда и ангелы заблещут, Твои сияющие крылья Передо мной не затрепещут.
И ввстречу радостной победе Мое ликующее знамя Ты не поднимешь в реве меди Своими нежными руками.
И ты меня забудешь скоро, И я не стану думать, вольный, О милой девочке, с которой Мне было нестерпимо больно.
Николай Гумилев
Itzhak Perlman – Manuel De Falla - Suite Populaire Espagnole - II. Nana
2:35
Длинны твои ресницы
Длинны твои ресницы, В твоих глазах темные воды, Дай погрузиться в них, Дай в глубину войти.
Вот у шахт рудокоп Качает тусклую лампу Над входом в рудники, Где высок вал теней.
Видишь, я нисхожу, Чтобы забыть в твоём лоне, Что сверху вдаль грозит, Ясность, муку и день.
Вырастает в полях, Где ветер кружит, зерном пьян, Терн высокий, больной Под синевой небес.
Руку дай мне, Мы с тобою вместе срастёмся, Ветру покорны, Лёту пустынных птиц.
Услышим летом Орган утомлённого грома, Нырнем в осенний свет, На берегу синих дней.
Мы встанем иногда Окрай темного колодца, В глубокую тишь смотреть, Поискать там любовь нашу.
Или мы войдём с тобой Из теней золотого леса В широкую зарю, Твою ласкающую лоб.
О, печаль Божья, Крылья любви беспредельной, Поднимай свой бокал, Выпей сок сна.
На краю встанем однажды, Где море, всё в жёлтых пятнах, Уже тихо идёт К гавани сентября.
И отдохнём Вверху, в дому цветов увядших, Где срывается со скал Ветер вниз и поёт.
А тополь ронит, Колеблясь в лазури вечной, Уже засохший лист На твоей шее заснуть.
Георг Гейм (Перевод Фёдора Сологуба)
Блюз римской стены
Над вереском ветер уносит росу, Под туникой вши и простуда в носу.
Дождь мерно стучит в барабаны войны, Не знаю зачем, но я — воин Стены.
Здесь серые камни туманы застелят, Подружка в Тангрии; один я в постели.
Аулус повадился к ней на крыльцо, В нем все ненавистно: манеры, лицо.
Пизо — христианин: рыбешка — их бог, Запрет целоваться бы ввел, если б мог.
Продул я кольцо, что дала она, где-то, Хочу я девчонку мою и монету.
Когда одноглазым уйду в ветераны, Глядеть буду в небо, зализывать раны.
