Я их убил, но вновь и вновь Они вставали на пути. Ни днем, ни ночью я не мог От них ни скрыться, ни уйти.
В бреду рванулся я — и вдруг Их кровь на пальцах ощутил. Но все упрямей и страшней Они вставали из могил.
Я убивал и убивал, Напившись крови допьяна, — Но поднимались вновь они, Ведь в шутку гибнет Сатана.
Я думал, Дьявол спит в вине, Считал, что с женщиной он схож. Я Вельзевулом звал его. Теперь он — мерзостная вошь.
Айзек Роузенберг
Одиночество
И ветер, и дождик, и мгла Над холодной пустыней воды. Здесь жизнь до весны умерла, До весны опустели сады. Я на даче один. Мне темно За мольбертом, и дует в окно.
Вчера ты была у меня, Но тебе уж тоскливо со мной. Под вечер ненастного дня Ты мне стала казаться женой... Что ж, прощай! Как-нибудь до весны Проживу и один — без жены...
Сегодня идут без конца Те же тучи — гряда за грядой. Твой след под дождем у крыльца Расплылся, налился водой. И мне больно глядеть одному В предвечернюю серую тьму.
Мне крикнуть хотелось вослед: "Воротись, я сроднился с тобой!" Но для женщины прошлого нет: Разлюбила — и стал ей чужой. Что ж! Камин затоплю, буду пить... Хорошо бы собаку купить.
Иван Бунин
Arcangello Corelli – Sonate da Chiesa a tre, op.1, №1 in F major - Grave-Allegro-Adagio-Allegro [Musica Amphion]
6:05
Месяц
Он, рожденный в крови на небосклоне, Он, встающий из адовых глубин, — В черных тучах багровая голова: Так безмолвен аканф над ликом божеским.
Он заносит большую золотую Ногу, расправляет грудь, как атлет, И восходит ввысь, как парфянский князь, Овеваемый золотыми кудрями.
Ввысь над Сардами и над черной ночью, Над оловом моря, над серебром Башен, где ждет уже трубный сторож Выкликнуть из Понта белый рассвет.
Широка у ног его дремлет Азия Синей тенью от Арарата, Снежным светом пронзившего одиночество, И до горячей красноморской купели,
Где Аравия омывает белые Ноги, и еще южнее того — Где вздымает Сириус лебединую С песней голову, оплывая океан.
Синие, как обнаженная сталь, Мосты; белые, как из мрамора, стены, — Это спит в черном доле Ниневия, Лишь немногим рассевая факелами
Свет, как стрелы, над бурлящим во тьме Скрывшим голову в пустыне Евфратом. Спит великая, и дышат вином Ее сны, роем вьющиеся над спящей.
Лишь один, встав на куполе над потоком, Созерцает пути недобрых звезд В белой складчатой мантии звездочет, Наклоняя свой жезл к Альдебарану.
Белым блеском спорящему с месяцем Там, где вечно лучится ночь, и вечно В синем свете над пустынной окраиной Одиноки колодцы, и колеблются
В ветре рощи маслин вкруг праздных храмов, Как серебряные озера, а в ущельях Довременных гор глубоко Льется нежная влага меж темных вязов.
Георг Гейм (Перевод М. Гаспарова)
Ты, мерящий меня по дням,
Со мною, жаркой и бездомной, По распаленным площадям — Шатался — под луной огромной?
И в зачумленном кабаке, Под визг неистового вальса, Ломал ли в пьяном кулаке Мои пронзительные пальцы?
Каким я голосом во сне Шепчу — слыхал? — О, дым и пепел! — Что можешь знать ты обо мне, Раз ты со мной не спал и нé пил?
