В 1936 году Ротко начал писать книгу, которая так и не была закончена, о сходных принципах детского рисунка и работ современных ему художников. По мнению Ротко, «тот факт, что художественная работа начинается с рисунка — уже академический подход. Мы начинаем с цвета» — писал художник, сравнивая влияние примитивных культур на модернистов с мимикрическими предпосылками детского творчества. Ротко считал, что модернист, как ребенок и человек примитивной культуры, повлиявшей на него, должен в идеальной и оптимальной работе, выразить внутреннее ощущение формы без вмешательства разума. Это физический и эмоциональный, не интеллектуальный опыт. Ротко стал использовать цветовые поля в своих акварелях и городских ландшафтах, именно тогда предмет и форма в его работах теряют смысловую нагрузку. Ротко сознательно стремился имитировать детские рисунки. C 1929 года более 20 лет он обучал детей в Еврейском центре Бруклина. В 1938 году он обратился за получением американского гражданства и начал работать под творческим псевдонимом Марк Ротко только в 1940-м году, укоротив Маркуса Ротковича. К началу 1950-х годов он еще более упростил структуру своих картин, создав серию «мультиформы» — картин, состоящих из нескольких цветовых плоскостей. Сам художник формулировал свою задачу как «простое выражение сложной мысли». Работы, уже тогда прославившие его, — это прямоугольные полотна большого размера с парящими в пространстве цветовыми плоскостями живописи «цветового поля».

При этом он говорил: «Не следует считать мои картины абстрактными. У меня нет намерения создавать или акцентировать формальное соотношение цвета и места. Я отказываюсь от естественного изображения только для того, чтобы усилить выражение темы, заключенной в названии». Но большая часть его абстрактных полотен не имели названия.
Критики считают наиболее значительной работой Ротко цикл из 14 картин для капеллы экуменической церкви в Хьюстоне в штате Техас.

Природе виднее

Я не знаю точно, в каких местах находились первые человеческие поселения — пусть они уж давно опустели, —
Но могу поручиться, что даже там люди начинали каждый божий день с того, что вставали с постели.
Люди вылезали из-под одеяла на протяжении многовековой истории —
Во дворце и в пульмановском вагоне, в тюрьме и в санатории.
Первобытный человек должен был встать, прежде чем пойти добыть бронтозавра и утвердить себя как индивида;
Джузеппе Верди должен был встать, прежде чем сесть и сочинить свою бессмертную оперу «Аида»;
Александр Македонский должен был встать, прежде чем отправиться верхом на коне завоевывать новую местность;
Даже Рип ван Винкль должен был сперва проснуться, чтобы влезть на гору и погрузиться в следующий сон, который и принес ему мировую известность.
Что же получается? Синицы произошли от синиц, а предки незабудок были незабудки,
А люди ведут свой род от людей, которые из поколения в поколение вставали по меньшей мере раз в сутки.
поскольку синицы происходят от синиц, их не надо заставлять щебетать по-синичьи, а не изъясняться, скажем, в манере крысиной;
поскольку незабудки пошли от незабудок, их не надо вынуждать пахнуть незабудками, а не мыловаренными заводами или жженой резиной.
на примере людей мы видим, что наши постоянно встававшие предки могли бы с тем же успехом всю жизньпровести на перине (кто побогаче) или на сене (кто попроще),
Потому что мы так и не научились вставать и делаем это каждое утро только под воздействием своей или чьей-нибудь совести, будильника или тещи.
Лично я давно пришел к выводу, который, впрочем, столь очевиден, что к нему мог бы прийти уже Гомер:
Если бы Природа действительно предназначила человека для того, чтобы он вставал по утрам, — он вставал бы естественным образом и без всяких принудительных мер.

Огден Нэш

Когда страшусь, что смерть прервет мой труд,

И выроню перо я поневоле,
И в житницы томов не соберут
Зерно, жнецом рассыпанное в поле,

Когда я вижу ночи звездный лик
И оттого в отчаянье немею,
Что символов огромных не постиг
И никогда постигнуть не сумею,

И чувствую, что, созданный на час,
Расстанусь и с тобою, незабвенной,
Что власть любви уже не свяжет нас, —
Тогда один на берегу вселенной

Стою, стою и думаю — и вновь
В Ничто уходят Слава и Любовь.

Джон Китс