В этот день голубых медведей,

Пробежавших по тихим ресницам,
Я провижу за синей водой
В чаше глаз приказанье проснуться.

На серебряной ложке протянутых глаз
Мне протянуто море и на нем буревестник;
И к шумящему морю, вижу, птичая Русь
Меж ресниц пролетит неизвестных.

Но моряной любес опрокинут
Чей-то парус в воде кругло-синей,
Но зато в безнадежное канут
Первый гром и путь дальше весенний.

Велимир Хлебников

...Я признал свое равенство с пустотой и беспредельностью, ибо знаю, что по сути я и есть это субъективно-бессодержательное существование, однако память привязывает меня к объектам, к содержаниям, среди которых я нахожусь и сам, как объект среди объектов. Я могу просто поставить точку и сказать себе: все эти различные содержания, отделяющие меня от бескрайнего пространства и воссоздаваемые моей памятью, означают не то, что я объект, данный в плане объектов под господством Бога, а то, что в этом незыблемом, равном самому себе бескрайнем пространстве я включен в игру. Если бы эта отчетливая реальность, которой я являюсь в качестве объекта, не находилась в игре, если бы она оставалась в стороне, она решительно отделяла бы меня от равенства с этим огромным ничто.

Жорж Батай

Бог покидает Антония

Когда ты слышишь внезапно, в полночь,
незримой процессии пенье, звуки
мерно позвякивающих цимбал,
не сетуй на кончившееся везенье,
на то, что прахом пошли все труды, все планы,
все упования. Не оплакивай их впустую,
но мужественно выговори "прощай"
твоей уходящей Александрии.
Главное — не пытайся себя обмануть, не думай,
что это был морок, причуды слуха,
что тебе померещилось: не унижай себя.
Но твердо и мужественно — как пристало
тому, кому был дарован судьбой этот дивный город, —
шагни к распахнутому окну
и вслушайся — пусть с затаенным страхом,
но без слез, без внутреннего содроганья, —
вслушайся в твою последнюю радость: в пенье
странной незримой процессии, в звон цимбал
и простись с навсегда от тебя уходящей Александрией.

Константинос Кавафис