Венера Анадиомена

Из ржавой ванны, как из гроба жестяного,
Неторопливо появляется сперва
Вся напомаженная густо и ни слова
Не говорящая дурная голова.

И шея жирная за нею вслед, лопатки
Торчащие, затем короткая спина,
Ввысь устремившаяся бедер крутизна
И сало, чьи пласты образовали складки.

Чуть красноват хребет. Ужасную печать
На всем увидишь ты; начнешь и замечать
То, что под лупою лишь видеть можно ясно:

"Венера" выколото тушью на крестце...
Все тело движется, являя круп в конце,
Где язва ануса чудовищно прекрасна.

Артюр Рембо

Мчатся вихрем фаллофоры

По равнинам и холмам,
Блещут яростью их взоры,
Бьются косы по плечам.

Нет предела ликованьям
Разъяренных, буйных жен.
Идол внемлет их взываньям,
Их восторгом заражен.

Он увенчан весь цветами,
Сам — диковинный цветок!
Аромат его — как пламя,
Густ и клеек жгучий сок!

И горя желаньем ласки,
Буйной похоти полны,
Жены вкруг в бесстыдной пляске
Меж собою сплетены.

Все забыв, вонзают в груди
Вместе с розами шипы…
Бойтесь, демоны и люди! —
Женщин бешеной толпы.

Повинуясь темной страсти,
Перед идолом своим
Разорвут они на части
Повстречавшегося им.

И помчатся, кровь разбрызгав,
Злую жажду утолив,
С новым взрывом диких визгов
Меж священных рощ и нив!

Александр Тиняков

Отчаиваться во грехе — значит пытаться удержаться, падая все ниже и ниже; подобно воздухоплавателю, который поднимается, сбрасывая балласт, отчаявшийся, который упорствует в том, чтобы выбрасывать за борт все добро (не понимая, что это тот балласт, который, наоборот, поднимает, если его сохранить), падает, веря в то, что поднимается, — правда, при этом он также все больше и больше освобождается от излишней тяжести. Грех сам по себе есть битва отчаяния; однако когда силы исчерпаны, необходимо новое поднятие мощи, новое демоническое стягивание себя к себе самому; и таково как раз отчаяние во грехе. Это продвижение вперед, то есть возрастание демонического, которое, очевидно, погружает нас еще глубже в грех. Это попытка придать греху содержание, некий интерес, сделать из него некую мощь, говоря себе, что кости выпали определенным образом раз и навсегда и потому он останется глухим ко всем призывам раскаяния и милости. Отчаяние во грехе, однако же. не обманывается собственным своим отрицанием, хороню зная, что ему не для чего больше жить, ибо ничего, даже сама идея его Я ему уже ни к чему. Это то, о чем говорит Макбет уже после того, как он убил короля, отчаиваясь теперь в своем грехе:

"Нет ничего серьезного в смертной жизни:
Все — как игрушка, мертвы слава и милость".

Сёрен Кьеркегор, Болезнь к смерти

Ночью на кладбище строгое,

Чуть только месяц взойдет,
Крошка-малютка безногая
Пыльной дорогой ползет.

Днем по канавам валяется,
Что-то тихонько скулит.
Ночью в траву забирается,
Между могилками спит.

Старой, забытой дороженькой
Между лохматых могил
Добрый и ласковый Боженька
Нынче во сне приходил.

Ноги большие и новые
Ей подарить обещал,
А колокольцы лиловые
Тихо звенели хорал...

«Боженька, ласковый Боженька,
Что тебе стоит к весне
Глупой и малой безноженьке
Ноги приклеить во сне?»

Александр Вертинский, Безноженька, 1916