Все приходит ко мне — я принимаю так много,
но всего невозможно вместить и понять одному —
малую часть я беру из того, что лежит у порога, —
мир приходит ко мне, как я прихожу к нему.
Знанье приходит ко мне, науки сияют,
приходит предвиденье. Горы заманчивых книг
дразнят меня, манят к себе, вопрошают:
«Хочешь ли знаний? Ведь ты так мало постиг».
Непостижимо строенье твое, мирозданье.
Нет у познанья покоя и нету границ.
Я беру спектроскоп. Проникает сознанье
в тайны миров элементарных частиц.
Все, что я вижу, в мысли моей отразится.
Должен увидеть я жизнь в капле воды,
мертвые звезды, чей свет из пространства стремится.
Мыслью своей продлеваю я жизнь звезды.
Символом смерти темнеет дерево тиса.
По жизни смысл для того, в ком разум живет, —
быть для неба прозрачным колодцем Нарцисса,
в котором его отраженье, любуясь собой, цветет.
Все приходит ко мне, все хочет быть отраженным.
Но скажи, природа, что будет с тобою, когда
рухнет колодец и с ликом самовлюбленным
мутною станет, а после иссякнет вода?
Мертвой увидишь себя, а ты ведь не в силах
мое равнодушье снести, как я выношу твое.
Больше не будут в венцах звёзды сиять златокрыло
их и меня отражало сознанье мое.
О, Нарцисс Вселенной, твои отраженья —
иллюзии только в моих погасших глазах.
Расскажи, как мечтательна смерть в мгновенья,
когда лилии-звёзды меркнут в иных небесах!
Херман Вильденвей (Перевод Пат. Булгаковой)
Первый мороз
Сегодня утром
жизнь желает снова стать серьёзной —
об этом напоминает побелевшее лицо мира.
Те самые голосистые птицы, все лето докучавшие нам
взглядами свысока и болтовнёй —
в лёгком ошеломлении, молча уселись на перекладину ограды,
похожую на виселицу:
они усмирены сполна.
Видом своим они говорят об ожидании —
всё станет много хуже. Но следят за домом,
смутно припоминая, что кто-то в этом заброшенном саду
их уже спасал.
Соседский пёс тоже поднаторел в умении
просыпаться без лишнего шума. А сам сосед
теперь очень тихо садится в машину и почти бесшумно заводит её. Его жена
молча смотрит из окна
на эту унылую сцену.
Наполняю кормушки до верха
и вешаю их на дерево,
спешу обратно в дом, оставляя это утро нелепым
птицам —
они наконец что-то вспомнили
и нашли прибежище в тесных кормушках:
птицы кланяются, а только потом — едят.
Скотт Кэйрнз
|
