Вы бесконечно долго отсылаетесь к бездонному, бесконечному связыванию и к бесконечно долгому артикулированному отступлению запрещенного начала — запрещенного не в меньшей степени, нежели археология, эсхатология или герменевтическая телеология. <...> «Новый текст без начала и конца» не позволяет поддерживать или сдерживать себя за застежкой книги. Текст до потери зрения, когда он принудил сам горизонт заключиться в рамку его собственной сцены, чтобы «суметь с большим размахом охватить горизонт настоящего времени».
Говорил; измучился; замолк, Женщина в окне рукою бледной Лампу ставит желтую на стол.
Что же Ты, на улице, не дома, Не за книгой, слабый человек? Полон странной снежною истомой Смотришь без конца на первый снег.
Все вокруг Тебе давно знакомо. Ты простил, но Ты не в силах жить. Скоро ли уже Ты будешь дома? Скоро ли Ты перестанешь быть?
Борис Поплавский
Я — Гойя!
Глазницы воронок мне выклевал ворон, слетая на поле нагое. Я — Горе. Я — голос Войны, городов головни на снегу сорок первого года. Я — Голод. Я — горло Повешенной бабы, чье тело, как колокол, било над площадью голой... Я — Гойя! О, грозди Возмездья! Взвил залпом на Запад - я пепел незваного гостя! И в мемориальное небо вбил крепкие звезды - Как гвозди.
Я — Гойя.
Андрей Вознесенский, 1959
Robert Schumann – Symphony No. 3 in E-flat major "Rhenish", op. 97: IV. Feierlich [Herbert von Karajan - Berliner Pilarmoniker]
7:42
Вещий крик осеннего ветра в поле.
Завернувшись в складки одежды темной, Стонет бурный вечер в тоске бездомной, Стонет от боли.
Раздирая тьму, облака, туманы, Простирая алые к Ночи руки, Обнажает Вечер в порыве муки Рдяные раны.
Плачьте, плачьте, плачьте, безумцы-ветры, Над горой, над полем глухим, над пашней... Слышу в голых прутьях, в траве вчерашней Вопли Деметры.
Максимилиан Волошин
Благодаря катастрофам вновь возникшее желание узнает природу своих истинных объектов. Не тот ли это случай, когда природа и земля уже говорят нам, что объект желания суть ни тело, ни вещь, а только лишь Образ? Когда мы желаем другого, то не относится ли наше желание к этому выраженному маленькому возможному миру, который этот другой несправедливо замыкает в себе вместо того, чтобы позволить ему взлететь и парить над миром, превратившись в великолепного двойника?
