Живи, звучи, не поминай о чуде, —

но будет день: войду в твой скромный дом,
твой смех замрет, ты встанешь: стены, люди
все поплывет, — и будем мы вдвоем...

Прозреешь ты в тот миг невыразимый,
спадут с тебя, рассыплются, звеня,
стеклом поблескивая дутым, зимы
и вёсны, прожитые без меня...

Я пламенем моих бессонниц, хладом
моих смятений творческих прильну,
взгляну в тебя — и ты ответишь взглядом
покорным и крылатым в вышину.

Твои плеча закутав в плащ шумящий,
я по небу, сквозь звездную росу,
как через луг некошеный, дымящий,
тебя в свое бессмертье унесу...

Владимир Набоков

Не разлучайся, пока ты жив,

Ни ради горя, ни для игры.
Любовь не стерпит, не отомстив,
Любовь отнимет свои дары.

Не разлучайся, пока живешь,
Храни ревниво заветный круг.
В разлуке вольной таится ложь.
Любовь не терпит земных разлук,

Печально гасит свои огни,
Под паутиной пустые дни.

А в паутине - сидит паук.
Живые, бойтесь земных разлук!

Зинаида Гиппиус

Густав Климт, Даная, 1907—1908

Легенда о Данае, в которую влюбился Зевс и превратился в золотой дождь, чтобы овладеть ею, — мифологический сюжет, использованный в истории искусства многими знаменитыми художниками для своих творений — принимает в работе Климта только ему присущий оттенок.

Все детали, относящиеся к сюжету, удалены из картины, оставлена лишь сцена оплодотворения, давшая жизнь Персею, — мгновение, остановленное на века по воле художника. Тема плодородия, ярко отраженная эпохой модерна, и присущая Климту тема женской сексуальности сливаются в единое целое в порыве, заставляющем полностью забыть о мифе, фабула которого сведена на картине художника к минимуму.
Округлые женские формы и орнамент являются теми главными композиционными элементами, которые придают эротичность полотну, которая еще более подчеркивается золотым цветом дождя. Выбор позы и искаженная перспектива придают телу Данаи необычайную сексуальность, в то же время орнаментализация создает определенную дистанцию.
Золотой дождь, проникающий в тело Данаи, и орнамент картины придают этому древнему сюжету характер возвышенной сакральной сцены. Наслаждение, вызванное золотым дождём, является более чем простой компенсацией, оно вызывает воздействие недоступного при обычном акте, оно превращает тело Данаи в орнаментальный шифр, в произведение искусства. Эрос становится иконой.
Ни в одной другой работе художник не доводил женскую сексуальность до такой гипертрофированности. «Даная» Климта является экстремальным примером полностью изолированной женственности, и дистанция, сохраняющаяся в картине благодаря её стилизации, только подчёркивает эту изоляцию. Для этой картины самопоглощённого вожделения, как и для многих других картин, изображающих обнажённое женское тело, нагота сама становится частью декорации.
«Революция» Климта не является чем-то ранящим даже там, где он нарушает все табу. Изображение эротического начала с его эстетическим звучанием, но одновременно в смягчённых тонах обеспечивает смотрящему умиротворенное восприятие.

Когда в тебе клеймят и женщину, и мать —

За миг, один лишь миг, украденный у счастья,
Безмолвствуя, храни покой бесстрастья, —
Умей молчать!

И если радостей короткой будет нить
И твой кумир тебя осудит скоро
На гнет тоски, и горя, и позора, —
Умей любить!

И если на тебе избрания печать,
Но суждено тебе влачить ярмо рабыни,
Неси свой крест с величием богини, —
Умей страдать!

Мирра Лохвицкая

Не более, чем сон.

Мне удивительный вчера приснился сон:
Я ехал с девушкой, стихи читавшей Блока.
Лошадка тихо шла. Шуршало колесо.
И слезы капали. И вился русый локон...

И больше ничего мой сон не содержал...
Но потрясенный им, взволнованный глубоко,
Весь день я думаю, встревожено дрожа,
О странной девушке, не позабывшей Блока...

Игорь Северянин

Джон Эверетт Милле, Офелия, 1851–52

Офелия была возлюбленной принца Гамлета, но узнав, что он убил её отца Полония, помешалась и покончила с собой, утопившись в реке. Как говорят могильщики в пьесе, «смерть ее темна. Когда бы не приказ от короля, лежать бы ей в земле неосвященной». Милле воспроизвёл сцену, которая описана Королевой, матерью Гамлета. Она рассказывает о произошедшеем, как о несчастном случае:

Где ива над водой растет, купая
В воде листву сребристую, она
Пришла туда в причудливых гирляндах
Из лютика, крапивы и ромашки,
И тех цветов, что грубо называет
Народ, а девушки зовут перстами
Покойников. Она свои венки
Повесить думала на ветках ивы,
Но ветвь сломилась. В плачущий поток
С цветами бедная упала. Платье,
Широко распустившись по воде,
Ее держало, как русалку.

На картине Офелия изображена сразу после падения в реку, когда свои венки «повесить думала на ветках ивы». Она поёт горестные песни, наполовину погружённая в воду. Её поза — раскрытые руки и взгляд, устремлённый в небо, — вызывает ассоциации с Распятием Христа, а также нередко интерпретировалась, как эротическая. Девушка медленно погружается в воду на фоне яркой, цветущей природы, на её лице нет ни паники, ни отчаяния. И хотя смерть неизбежна, на картине время как будто замерло. Милле удалось мастерски запечатлеть мгновение, которое проходит между жизнью и смертью.

Людям страшно — у меня изо рта

шевелит ногами непрожеванный крик.

Владимир Маяковский