Живопись Бэкона передаёт трагедию существования. Это — своего рода крик, который не имеет пределов и границ; живописная акция. Магма тел — сюжетное пространство: не животные, не люди — одинокие раскоряченные фигуры, которые мучаются на унитазе, на поверхности лежака или — на стуле; в ванной или — в каком-то потаённом, интимном месте. Кроме того, ударом кисти они превращаются в уродов, монстров: одноглазых, безруких, обрубочных, членистоногих. Активно собираемый самыми престижными музеями мира, Бэкон, тем не менее, не часто покупался буржуазной английской публикой с целью декорации частных резиденций. Бывший премьер-министр Маргарет Тетчер однажды назвала его «человеком, который рисует эти ужасающие картины». Живопись Бэкона всегда на грани риска, крайне экспрессивная и импровизационная. Тем не менее, композиционная попытка организации пространства у Бэкона постоянна: перспектива, линия горизонта, параметры трёхмерного пространства (на примере подобия клетки или — аквариума). Если ранние работы Бэкона преимущественно тёмных тонов, то в дальнейшем живописные полотна становятся более интенсивными по колориту и даже — декоративными (излюбленные художником жёлтые, брусничные, вишнёвые, оранжевые, чёрные — тёплые и открытые цвета яркой цветовой гаммы; реже — холодные, где предпочтение отдаётся — серым, тёмно-синим, серо-зелёным оттенкам). Вся энергия и экспрессивность живописи Бэкона воплощена в скульптурной телесности, в изломах форм, в причудливой массе, тягучего лаваобразного типа. Образы живописи Бэкона связаны с деформацией и гиперболизацией, которая в его работах кажется совершенно уместной и необходимой. Бэкон пользовался обширной, с первого взгляда — хаотичной документацией: фотографиями (из них, в том числе фотографии Майбриджа), репродукциями (вырванными из книг по искусству, анатомии, антропологии, зоологии, радиографии), фрагментами страниц из журналов, газет. Он считал фотографию третьим глазом, который схватывает невидимые и непредусмотренные моменты бытия: фотография схватывает утечку, она — объективна. Но художник преобразовывает фотоизображение в своих работах, выводит на другой эмоциональный уровень восприятия, обнажая свой внутренний мир — тем самым, достигая в полной мере, как считал Бэкон — «тайны живописи».
Куда бежать? В какой дали Укрыться мне от злого горя? Оно пространнее земли И глубже моря!
Где стану жить? В какой тиши На мир светлее глянут очи? Угрюмый мрак моей души Чернее ночи.
Зачем, зачем ничья рука Не поразит меня? Поверьте, Моя безумная тоска Страшнее смерти!
Жан Ришпен
Снаружи
Ночь одиночество холод Тюремные двери надежны Но ветви во мраке тюрьмы дорогу свою искали
Нашла свое небо трава Небо на ключ замкнули Но развалилась тюрьма И холод живой и жгучий по-дружески обнял меня.
Поль Элюар
Оголенная женщина
Пустая, отзываюсь эхом на каждый шаг. Музей без статуй, вся в столбах, балконах и ротондах. В моем дворе фонтан скачет и тонет в себе, Похожий сердцем на монашку и слепой для мира. Мраморные лилии Источают бледность, словно запах.
Воображаю себя с толпой посетителей, Матерью белой Ники и нескольких слепоглазых Аполлонов. Но только мертвые ранят меня своим вниманием, и ничего не происходит. Луна кладет ладонь мне на лоб, Пустолицая и немая, как нянька.
Сильвия Плат
Некто отнимает шар
Некто отнимет шар у играющего в страшную игру.
У звезд свой огненный закон. Их урожай — свет. Их жнецы — не отсюда.
За пределами досягаемости их амбары. Даже солома одно мгновение светится, разрисовывает одиночество.
Некто придет и приколет зелень весенней почки к молитвенному одеянию и гербом водрузит на лбу столетия шелковистый локон ребенка.
Тут подобает сказать «аминь». Увенчание слов ведет в Сокровенное, и Мир, ты, великое веко, закроешь всяческое беспокойство небесным венком твоих ресниц,
ты, тишайшее Рождество…
Нелли Закс (Перевод В. Микушевича)
|