Как тяжело ходить среди людей

И притворятся непогибшим,
И об игре трагической страстей
Повествовать еще не жившим.

И, вглядываясь в свой ночной кошмар,
Строй находить в нестройном вихре чувства,
Чтобы по бледным заревам искусства
Узнали жизни гибельной пожар!

Александр Блок

Учись молчанью

Каждая ночь на Земле — это боль.
Сердце, учись молчанью.
Души тверды, а щиты — прочны
и звездным играют светом.

Кто плачет, тот духом слаб.
Сердце, учись молчанью.
Оно исцеляет, силы дает
быть праведным и терпеливым.

Ты жаждешь кипенья чувств.
Сердце, учись молчанью.
Раны и горе — не лучший путь
к безмятежным чертогам небесным.

Карин Бойе (Перевод А. Кудрявицкий)

Девушки в летних платьях

Пятая авеню купалась в солнечном свете, когда они вышли из «Бревурта» и зашагали к Вашингтон-сквер. Несмотря на ноябрь, солнце ещё грело и выглядело все, как летним утром: автобусы, хорошо одетые люди, неспешно прогуливающиеся парами, тихие дома с закрытыми ставнями окнами.
Майкл крепко держал Френсис под руку. Шагали они легко, улыбаясь: воскресенье, они хорошо выспались и плотно позавтракали. Майкл расстегнул пальто, подставил лицо лёгкому ветерку. Они шли молча, среди молодых, красивых людей, которые, похоже, составляли большинство в этом районе Нью-Йорка.
— Осторожно, — нарушила молчание Френсис, когда они пересекали Восьмую улицу, — не сверни шею.
Майкл рассмеялся, Френсис последовала его примеру.
— Не такая уж она и красивая, — добавила Френсис. — Во всяком случае, ради ее красоты нет смысла ломать шею.
Майкл рассмеялся вновь. На этот раз громче.
— Но и не страшила. У нее отличный цвет лица. Как у деревенской девушки. Как ты поняла, что я смотрю на нее?
Френсис склонила голову на бок, улыбнулась мужу из-под шляпки.
— Майкл, дорогой…
Майкл опять хохотнул.
— Ладно, улики неопровержимые. Извини. Все дело в цвете лица. Такая кожа в Нью-Йорке — редкость. Извини.
Френсис легонько похлопала его по руке и увлекла его к Вашингтон-сквер.
— Такое хорошее утро. Прекрасное утро. Когда я завтракаю с тобой, то получаю заряд хорошего настроения на целый день.
— Тоник. Утренняя зарядка. Кофе и рогалики с Майклом, и прилив бодрости гарантирован.
Вот именно. Опять же, я проспала всю ночь, обвившись вокруг тебя, как верёвка.
— Ночь с субботы на воскресенье, — уточнил он. — Я разрешаю такие вольности только по окончанию рабочей недели.
— Ты толстеешь.
— Неужели? Из Огайо я приехал стройным, как тополь.
— Мне они нравятся, пять твоих лишних фунтов.
— Мне тоже.
— У меня есть идея, — промурлыкала Френсис.
— У моей жены есть идея. Какая прелесть.
— Давай проведём этот день вдвоём. Ты и я. Мы всегда вертимся среди друзей, пьём их виски, или они пьют наше виски, а друг друга мы видим только в постели…
— Великое место встреч, — улыбнулся Майкл. — Оставайся в постели достаточно долго, и все, кого ты знаешь, обязательно там появятся.
— Мудрец. Я говорю серьёзно.
— Отлично. Я слушаю серьёзно.
— Я хочу провести с мужем весь день. Я хочу, чтобы он говорил только со мной и слушал только меня.
— Так кто посмеет нас остановить? — спросил Майкл. — Кто собирается воспрепятствовать мне общаться в это воскресенье исключительно с женой? Кто?
— Стивенсоны. Они хотят, чтобы мы заглянули к ним в час дня, а потом собираются отвезти нас за город.
— Паршивые Стивенсоны. За город они могут поехать и одни. Моя жена и я желаем остаться в Нью-Йорке и провести этот день тет-а-тет.
— Ты приглашаешь меня на свидание?
— Я приглашаю тебя на свидание.
Френсис приподнялась на цыпочки и поцеловала мужа в мочку уха.
— Дорогая, это же Пятая авеню, — запротестовал Майкл.
— Давай наметим программу, — Френсис пропустила его слова мимо ушей. — Как может провести воскресенье в Нью-Йорке молодая пара, у которой есть возможность сорить деньгами.
— Но без излишеств, — уточнил Майкл.
— Сначала пойдём на футбол. На матч профессиональных команд, — Френсис знала, что Майкл любит футбол. — Сегодня играют «Гиганты». В такой день приятно побыть подольше на свежем воздухе, как следует проголодаться, пойти в «Кавану», съесть стейк размером с фартук кузнеца, запить его бутылкой вина. А оттуда прямая дорога в «Филмарт», там показывают новый французский фильм и все говорят… эй, ты меня слушаешь?
— Конечно, — ответил он, отводя взгляд от девушки без шляпы, с коротко стриженными волосами, которая прошла мимо с грациозностью танцовщицы. Пальто она также не надела, так что Майкл отметил ее плоский, как у юноши, живот и бедра, которые так и ходили из стороны в сторону. Во-первых, потому, что она была танцовщицей, а во-вторых — потому что перехватила не отрывающийся от нее взгляд Майкла. Девушка улыбалась чему-то своему. Майкл заметил все это до того, как повернулся к жене. — Конечно. Мы пойдем на матч «Гигантов», мы съедим стейк, а потом посмотрим французский фильм. Как тебе это нравится?
— Звучит неплохо, — сухо ответила Френсис. — Программа на целый день. А может, ты бы предпочёл прогуливаться по Пятой авеню?
— Нет, — без запинки ответил Майкл. — Ни за что.
— Ты всегда смотришь на других женщин. На каждую женщину в Нью-Йорке.
— Да, перестань, — Майклу хотелось обратить все в шутку. — Только на симпатичных. Сколько, в конце концов, симпатичных женщин в Нью-Йорке? Семнадцать?
— Больше. Во всяком случае, на твой вкус. Ты их находишь везде.
— Это неправда. Иной раз я, возможно, действительно смотрю на проходящую мимо женщину. На улице. Признаю, на улице я, случается, смотрю на…
— Везде, — повторила Френсис. — В каждом месте, куда мы приходим. В ресторанах, в поездах подземки, в театрах, на лекциях, на концертах.
— Послушай, дорогая, — попытался урезонить жену Майкл, — я смотрю на все. Бог дал мне глаза, и я смотрю на женщин и мужчин, на котлованы под новые линии подземки, на экран кинотеатра и на маленькие цветочки на полях. Я изучаю окружающий мир.
— Тебе бы посмотреть на блеск, который появляется в твоих глазах, когда ты изучаешь окружающий мир на Пятой авеню.
— Я женат и счастлив в семейной жизни, — он нежно прижал к себе руку Френсис. — Пример для всего двадцатого столетия, мистер и миссис Майкл Лумис.
— Ты серьезно?
— Френсис, крошка?
— Ты действительно счастлив в семейной жизни?
— Абсолютно, — ответил Майкл, чувствуя, как меркнет воскресное утро. — Почему ты так говоришь со мной?
— Просто хотела знать, — Френсис прибавила шагу, глядя прямо перед собой. Лицо ее превратилось в бесстрастную маску. Так бывало всегда, когда у нее портилось настроение.
— Я абсолютно счастлив в семейной жизни, — терпеливо повторил Майкл. — Мне завидуют все мужчины Нью-Йорка в возрасте от пятнадцати до шестидесяти лет.
— Оставь свои шуточки.
— У меня прекрасный дом, — гнул своё Майкл. — У меня прекрасные книги, фотографии, друзья. Я живу в городе, который мне нравится, живу так, как мне хочется. У меня работа, которая мне нравится. У меня жена, которую я люблю. Если происходит что-то хорошее, разве не к тебе я бегу с доброй вестью? Если случается что-то плохое, разве я плачу не на твоем плече?
— Да, — кивнула Френсис. — И ты смотришь на каждую женщину, которая проходит мимо.
— Ты преувеличиваешь.
— Каждую женщину, — Френсис убрала руку с локтя Майкла. — Если она страшненькая, ты тут же отводишь взгляд. Если ничего, смотришь на нее семь шагов…
— Господи, Френсис!
— Если красивая, разве что не сворачиваешь себе шею.
— Слушай, давай выпьем, — Майкл остановился.
— Мы только что позавтракали.
— Послушай, дорогая, — говорил Майкл медленно, тщательно подбирая слова. — Выдался славный денёк, мы оба в хорошем настроении, и нет никакого смысла все портить. Давай проведём воскресенье в свое удовольствие.
— Я могу провести воскресенье в свое удовольствие только в том случае, если в твоем взгляде не будет читаться желание бежать за каждой юбкой на Пятой авеню.
— Давай выпьем, — повторил Майкл.
— Я не хочу пить.
— А что ты хочешь, поссориться?
— Нет, — голос у Френсис был такой несчастный, что Майкл тут же проникся к ней жалостью. — Я не хочу ссориться. Не знаю, что на меня нашло. Давай поставим точку. И постараемся хорошо провести время.
Они вновь взялись за руки и молча пошли мимо детских колясок, стариков-итальянцев в воскресных костюмах и молодых женщин.
— Я надеюсь, сегодня будет интересная игра, — Френсис прервала затянувшуюся паузу, удачно имитируя тон, которым говорила за завтраком и в начале их прогулки. — Мне нравится профессиональный футбол. Они бьют друг друга так, словно сделаны из бетона. А как они бросаются друг другу в ноги. Это очень возбуждает.
— Я хочу тебе кое-что сказать, — говорил Майкл очень серьёзно. — Я не прикасался ни к одной женщине. Ни разу. За все пять лет.
— И хорошо.
— Ты мне веришь, не так ли?
— Конечно.
Они шли по парку Вашингтон-сквер, между скамеек, на которых не было свободных мест, под раскидистыми деревьями.
— Я стараюсь этого не замечать, — Френсис словно говорила сама с собой. — Я стараюсь убедить себя, что это ничего не значит. Некоторым мужчинам это нравится, говорю я себе, они хотят видеть то, чего лишены.
— Некоторым женщинам это тоже нравится, — ответил Майкл. — В свое время я знал пару дамочек…
— Я не смотрела ни на одного мужчину после второго свидания с тобой, — прервала его Френсис.
— Нет такого закона, — заметил Майкл.
— У меня все переворачивается внутри, когда мы проходим мимо женщины, и ты смотришь на нее так, как смотрел на меня при нашей первой встрече у Элис Максуэлл. Ты стоял в гостиной, рядом с радиоприемником, в зеленой шляпе…
— Шляпу я помню, — ввернул Майкл.
— Тем же взглядом. Меня от этого мутит. Мне становится нехорошо.
— Ну что ты, дорогая…
— Я думаю, теперь можно и выпить.
Они направились к бару на Восьмой улице. Майкл застегнул пальто, задумчиво разглядывал свои начищенные коричневые туфли, когда они поднимались по ступеням к двери. Они сели у окна, в которое вливались солнечные лучи. У дальней стены трещали дрова в камине. Подошёл японец-официант, поставил на стол блюдо с претцелями[1], широко им улыбнулся.
— Что положено заказывать после завтрака? — спросил Майкл.
— Думаю, коньяк, — ответила Френсис.
— «Курвуазье», — заказал Майкл. — Два «курвуазье».
Официант принёс бокалы и они пили коньяк, сидя в ярком солнечном свете. Майкл выпил половину, запил водой.
— Я смотрю на женщин, — признал он. — Все так. Я не говорю, хорошо это или плохо, но я на них смотрю. Если я прохожу мимо по улице и не смотрю на них, я обманываю тебя, обманываю себя.
— Ты смотришь на них так, словно хочешь ими обладать, — Френсис играла бокалом. — Каждой.
— В определенном смысле, — Майкл говорил тихо, обращаясь не к жене, — в определенном смысле это правда. Но за этим ничего не следует, и это тоже правда.
— Я знаю. Поэтому меня и мутит.
— Еще коньяк, — крикнул Майкл. — Официант, ещё два коньяка.
— Почему ты причиняешь мне боль? — спросила Френсис. — Зачем ты это делаешь?
Майкл вздохнул, закрыл глаза, осторожно потёр веки подушечками пальцем.
— Мне нравится смотреть на женщин. Больше всего я люблю Нью-Йорк за его батальоны женщин. Когда я впервые приехал в Нью-Йорк из Огайо, я сразу их заметил, миллион прекрасных женщин, шагающих по городу. Я ходил среди них и сердце выпрыгивало у меня из груди.
— Детство, — прокомментировала Френсис. — Это детское чувство.
— Не уверен, — покачал головой Майкл. — Не уверен. Я стал старше, уже на подходе к среднему возрасту, начал толстеть и все равно люблю ходить по Пятой авеню в три часа дня, по восточной стороне, между Пятидесятой и Пятьдесят седьмой улицами. Они все там, вроде бы ходят по магазинам, в мехах и этих безумных шляпках, собравшиеся со всего мира в эти восемь кварталов. Там лучшие меха, там лучшие одежды, там самые красивые женщины, вышедшие из дома, чтобы потратить деньги и очень этим довольные. Они холодно смотрят на тебя, всем своим видом показывая, когда ты проходишь мимо, что ты для них не существуешь.
Японец-официант поставил на стол два бокала, лучась от счастья.
— Все хорошо? — осведомился он.
— Все прекрасно, — ответил Майкл.
— Если пара шуб и шляпки за сорок пять долларов… — начала Френсис.
— Дело не шубах. И не в шляпках. Просто там какая-то особенная атмосфера. Знаешь, тебе не обязательно все это слушать.
— Я хочу послушать.
— Мне нравятся девушки из офисов. Аккуратненькие, в очечках, умненькие, деловые, знающие все и всех, умеющие постоять за себя, — он смотрел на людей, которые медленно проходили мимо окна. Мне нравятся девушки на Сорок четвёртой улице, которых я вижу во время ленча, актрисы, одетые абы как, разговаривающие с молодыми людьми, демонстрирующие свою молодость и красоту у «Сарди», в ожидании, когда какой-нибудь продюсер обратит на них внимание. Мне нравятся продавщицы в «Мейсис», которые прежде всего обслуживают тебя, потому что ты мужчина, заставляя женщин ждать, флиртующие с тобой над носками, книгами, иглами для фонографа. Все это копилось во мне десять лет, и теперь, после твоего вопроса? выплыло наружу.
— Продолжай.
— Когда я думаю о Нью-Йорке, я думаю о всех его женщинах, еврейках, итальянках, ирландках, польках, китаянках, немках, негритянках, испанках, русских, фланирующих по городу. Я не знаю, то ли я такой особенный, то ли это чувство свойственно всем мужчинам, но у меня такое ощущение, что в этом городе я нахожусь на бесконечном пикнике. Мне нравится сидеть рядом с женщинами в театре, рядом с красотой, на которую потрачено никак не меньше шести часов. Мне нравятся девушки на футбольных матчах, раскрасневшиеся, а когда потеплеет, в летних платьях… — он допил коньяк. — Такая вот история. Ты сама напросилась, не забывай. Я ничего не могу с собой поделать и смотрю на них. Я ничего не могу с собой поделать и хочу их.
— Ты их хочешь, — повторила Френсис лишённым эмоций голосом. — Твои слова.
— Точно, — жёстко ответил Майкл, потому что она заставила его раскрыть душу. — Ты затронула эту тему, так что давай досконально ее обсудим.
Френсис допила коньяк, два или три раза сглотнула.
— Ты говоришь, что любишь меня?
— Я люблю тебя, но при этом хочу их. Такой вот расклад.
— Я тоже красива. Не хуже любой из них.
— Ты прекрасна, — без малейшей толики иронии ответил Майкл.
— Я о тебе забочусь, — в голосе Френсис слышалась мольба. — Я стала хорошей женой, хорошей хозяйкой, хорошим другом. Я делаю для тебя все.
— Я знаю, — Майкл накрыл ее руку своей.
— Если ты хочешь свободы…
— Ш-ш-ш.
— Скажи правду, — она убрала руку.
Майкл щёлкнул пальцем по краю бокала.
— Хорошо. Иной раз мне хочется стать свободным.
— Ну… — Френсис забарабанила по столу. — Мы можем раз…
— Не говори глупостей, — Майкл пододвинул к ней стул, погладил по бедру.
Она начала плакать, тихонько, уткнувшись в платок, чтобы никто не заметил.
— Наступит день, когда ты от меня уйдёшь.
Майкл молчал. Смотрел на бармена, который неспешно резал лимон.
— Уйдешь? — повторила Френсис. — Отвечай. Не молчи. Уйдёшь?
— Возможно, — Майкл отодвинулся. — Откуда мне знать?
— Ты знаешь, — настаивала Френсис. — Не так ли?
— Да, — после короткой паузы ответил Майкл. — Знаю.
Френсис перестала плакать. Ещё пару раз всхлипнула в платок, убрала, на лице не осталось и слезинки.
— По крайней мере, ты можешь сделать мне одно одолжение.
— Конечно.
— Перестань говорить в моем присутствии о том, какая красивая та или иная женщина. Милые глазки, аппетитная попка, отличная фигурка, хороший голос, — передразнила она Майкла. — Держи все при себе. Меня твоё мнение на этот счёт не интересует.
— Извини, — Майкл махнул рукой официанту. — Отныне буду держать своё мнение при себе.
Френсис искоса взглянула на него.
— Еще коньяк, — попросила она официанта.
— Два коньяка, — уточнил Майкл.
— Да, мэм, да, сэр, — официант затрусил к стойке.
Френсис холодно смотрела на мужа.
— Ты хочешь, чтобы я позвонила Стивенсонам? За городом сегодня чудесно.
— Да, — кивнул Майкл. — Позвони им.
Она поднялась и направилась вглубь бара к телефонной будке. Майкл не отрывал от нее взгляда, думая, какая хорошенькая женщина, до чего красивые ноги.

Ирвин Шоу