Вспорхнула птица… Вновь все стихает… Могила — в розах — благоухает. Мир в тишину погрузился весь. Восстань, воскресни, лежащий здесь!
На синеву эту посмотри. Пот со лба моего сотри. Сладостно лето в цветенье своем. Сладко нам вновь посидеть вдвоем…
Зенитка лает… Сирена воет… О нет! О нет! Воскресать не стоит. Жизнь— это подлых убийц торжество! Уж лучше оставь меня одного. Уйдя из мира, где смерть и злоба, Надежней скрыться под крышкой гроба!
Нет ничего огромнее загадки. Для веры и сомненья нет опоры. Ступает скептик, упираясь в стену. Глашатай веры надрывает голос. Стоит загадка и глядит на всех. Бог поручает меньшие загадки талантливому ангелу загадок, который их проворно загоняет в объем, уже доступный нашим думам. Но главную загадку прячет Бог.
твой цвет и форма такие, какими я их творю. Твои медовые губы моими, моими стали, а стаи моих желаний жизнь обживают твою.
Лампой моей души я ноги тебе румяню, на губах твоих слаще стократ мой горький настой: как ты мила моему неприкаянному желанью, жница моих напевов, навеянных темнотой!
Ты моя, ты моя, кричу в вечерней прохладе, голос мой вдовый с ветром уносится на закат. Ныряльщица, твой улов, похищенный в моём взгляде, делает остекленелым твой полуночный взгляд.
В сетях напевов моих ты — как пленница птица, мои напевные сети просторны, как вышина. Над омутом твоих глаз душа моя рада родиться, в омуте твоих глаз — начало державы сна.
Пабло Неруда (Перевод П. Грушко)
Mark Rothko
J.S.Bach – Matthäuspassion (St. Matthew Passion), BWV 244
9:19
Новая жизнь
С приятелем я встретился после обеда. Он давно не появлялся в этом кафе, но сейчас занял свой старый столик. Он не писал, не читал, а просто сидел, уставившись в одну точку. Тем не менее он не казался ни скучающим, ни усталым. Когда я подсел к нему, он поздоровался со мной коротко и решительно, голосом человека, знающего цену обычному приветствию и не желающего придавать ему большего значения, чем оно того заслуживает. Его решительный, ясный и спокойный взгляд остановился на моем лице; он смотрел мне прямо в глаза, как бы излучая необыкновенный оптимизм, спокойствие и душевное равновесие. Признаюсь, на минуту я даже смутился. — Гм… — пробормотал я. — Как поживаешь? — Спасибо, хорошо,- отвечал мой приятель громко и вполне определенно. Я был изумлен. — Гм… Ты так… изменился. Как будто тебя подменили. — Возможно, — отвечал он громко, решительно и с некоторой долей иронии, а может быть, ехидства. Он глядел в мои глаза с такой откровенной прямотой, что я в смущении обернулся и подозрительно осмотрелся по сторонам. — Ну все же, как ты… поживаешь?-настаивал я. Теперь его взгляд стал определенно едким. — Как я поживаю? Отлично. Совсем не так, как живешь ты. — Серьезно? Ну, а как же ты живешь? С минуту он колебался, словно взвешивая, достоин ли я того, чтобы принимать меня всерьез. Наконец он подался вперед и стукнул кулаком по столу. Он говорил, и глаза его торжествующе блестели: — Так слушай. Слушай, если твой опухший от бессонных ночей мозг еще способен отреагировать на мой… как бы это сказать… резюмированный доклад. Слушай и соображай. Расскажу тебе вкратце о своем образе жизни… Хотя нет, не так… Просто сообщу тебе, к примеру, режим одного моего дня. Итак, начнем сначала. Подъем в восемь утра. Вскакиваю с постели. Туалет-холодный, освежающий душ. Одеваюсь. Черный кофе для меня больше не существует. Есть на моей улице маленькая молочная-там я скромно завтракаю. Скромно, но питательно. Простой завтрак, калорийный и вместе с тем бодрящий. Половина девятого… Ты слушаешь? — О! Еще бы! — Итак, половина девятого. Начинается работа. Пишу. Да-да, пишу с утра. На свежую голову, с отдохнувшим за ночь воображением. Это длится до одиннадцати. Потом я покидаю свой письменный стол и перехожу в соседнюю комнату, где меня ждут снаряды. Ровно час — ни больше, ни меньше занимаюсь гимнастикой, такой, знаешь ли, взбадривающей и закаляющей! В здоровом теле — здоровый дух! Понимаешь? Это очень важно. — Превосходно! — Конечно, превосходно. Только так можно работать. Это тебе не ночные бдения. Но слушай дальше. Наступает время обеда. Такой, знаешь ли, хороший, взбадривающий и в то же время умеренный обед, который идет на пользу физическому состоянию и вместе с тем… как бы это выразиться… не обременяет душу. В общем, ты меня понимаешь. Далее следует чтение, часов до четырех. Я всерьез погружаюсь в чтение книг из собственной библиотеки: собираю, знаешь ли, мысли для работы, так же как, скажем, пчела собирает пыльцу. — Пыльцу… Пардон, один момент. Хочу записать… — Пожалуйста. Итак, с четырех до шести-углубленная работа над собой. В шесть-снова гимнастика, потом-полдник. В семь часов прогулка. В восемь-легкий, здоровый и подкрепляющий ужин. Вегетарианский. После него-небольшая воздушная ванна, снова чтение и в десять часов ложусь. Через десять минут я уже сплю глубоким, здоровым и благодатным сном человека, чья спокойная совесть позволяет ему полной мерой оценить прелесть и мягкость подушки под щекой! При этих словах голос моего приятеля зазвучал несколько напыщенно. В эту минуту он походил на героя «Орленка» Ростана. Я смотрел на него как загипнотизированный. — И… давно ты так живешь? — спросил я перехваченным от волнения голосом. Мой приятель вдруг опустил голову. Его глаза как-то сразу потухли. Лицо собралось в морщины. Края губ обвисли. Кулаки разжались. Он отвел от меня взгляд. — Гм… как тебе сказать… Я, возможно, начну так жить… с завтрашнего дня.
