Побег
Твои очи, сестра, остеклели: Остеклели — глядят, не глядят. Слушай! Ели, ветвистые ели Непогодой студеной шумят.
Что уставилась в дальнюю просинь Ты лицом, побелевшим, как снег. Я спою про холодную осень, — Про отважный спою я побег.
Как в испуге, схватившись за палку, Крикнул доктор: «Держи их, держи!» Как спугнули голодную галку, Пробегая вдоль дальней межи —
Вдоль пустынных, заброшенных гумен. Исхлестали нас больно кусты. Но, сестра: говорят, я безумен; Говорят, что безумна и ты.
Про осеннюю мертвую скуку На полях я тебе пропою. Дай мне бледную, мертвую руку — Помертвевшую руку свою: Мы опять убежим; и заплещут Огневые твои лоскуты. Закружатся, заплещут, заблещут, Затрепещут сухие листы. Я бегу... А ты?
Андрей Белый
Оградить мой священный огонь Я хочу. Быть простым, черным и чистым В тусклом "ничто". Прошу — Зеленое море, Дымку — как для ребенка сладость Рождественских снов без пробуждения.
Джим Моррисон
Диалектику видимости и Реального нельзя свести к тому элементарному факту, что виртуализация нашей повседневной жизни, впечатление, что мы все больше и больше живем в искусственно сконструированной вселенной, вызывает непреодолимую потребность «вернуться к Реальному», заново обрести устойчивую основу в некой «реальной действительности». Реальное, которое возвращается, обладает статусом (новой) видимости: именно потому, что оно является реальным, то есть из-за его травматического/избыточного характера, мы не можем включить его в (то, что мы переживаем как) нашу реальность, и поэтому вынуждены переживать его как кошмарное видение.
Славой Жижек
День угасший Нам порознь нынче гас. Это жестокий час — Для Вас же. Время — совье, Пусть птенчика прячет мать. Рано Вам начинать С любовью. Помню первый Ваш шаг в мой недобрый дом, — С пряничным петухом И вербой. Отрок чахлый, Вы жимолостью в лесах, Облаком в небесах — Вы пахли! На коленях Снищу ли прощенья за Слезы в твоих глазах Оленьих. Милый сверстник, Еще в Вас душа — жива! Я же люблю слова И перстни.
Марина ЦветаеваOn the set of Made in USA, 1966
|