Противоречия

Тихие окна, черные...
Дождик идет шепотом...
Мысли мои — непокорные.
Сердце полно — ропотом.

Падают капли жаркие
Робко, с мирным лепетом.
Мысли — такие яркие...
Сердце полно — трепетом.

Травы шепчутся сонные...
Нежной веет скукою...
Мысли мои — возмущенные,
Сердце горит — мукою...

И молчанье вечернее,
Сонное, отрадное,
Ранит еще безмернее
Сердце мое жадное..

Зинаида Гиппиус

Бесконечность любви

Коль всей твоей любви я не имею,
Ты никогда моей не будешь вся;
Ни шевельнуться, ни вздохнуть не смею,
Ни горьких слез пролить уже нельзя.
Свои богатства: письма, клятвы, вздохи,
Чтобы тебя купить — истратил я;
А больше ничего, ни самой малой крохи,
Не означала сделка та моя.
Коль дар твоей любви — всего лишь часть
И ты со мной, и с кем-то делишь страсть,
Тебя любить — себя лишь обокрасть.

А если ты мне отдалась всецело,
Все — это все, что мы в себе таим;
Но если твоим сердцем овладела
Любовь, что создана была другим,
Чьи слезы, клятвы, письма, охи, ахи
Своим запасом превзошли мои,
Другие опасения и страхи
Коснулись бы другой твоей любви.
Но это так, твой дар всецело мой;
Ты — вся моя и телом, и душой,
Всей сущностью небесной и земной.

И все же я, увы, не всем владею;
Владея всем, что еще можно ждать?
Я с каждым днем любовью богатею,
Имей дары, чтоб снова награждать.
Не каждый день отдать себя ты хочешь;
Любовь таит загадку, а не ложь:
Теряя сердце, ты его находишь,
Растрачивая, ты его спасешь.
Но нам с тобою лучшее подстать:
Не изменять сердца — объединять,
И друг для друга всем на свете стать

Джон Донн

К Гёльдерлину

Пребывание наше недолго, пусть даже
на родине. Из завершенных картин
дух низвергается слишком стремительно на
завершившего. Море лишь вечно. Здесь же
слишком усердно паденье. Из чувства свободы —
в виновное, в кару, все ниже.

Тебе, о могучий, тебе, заклинатель, была
картиной вся жизнь, устремленная в слово. Когда ты
говорил ее, строки судьбой замыкались. И смерть
в самой нежной ждала; ты вступил в нее, но
бог-вожатый увлек тебя дальше, за грань.

Дух-странник, о из бездомных бездомный! Как же
живут они в теплых стихах, домовито, надолго
поселившись в тесном сравненьи. Причастные. Ты лишь —
словно месяц в ночи. А внизу загораются, гаснут
огни на твоей, застывшей в священном испуге,
земле. Что к тебе прикоснулась прощаньем. Кто мог бы
бескорыстнее, чище уйти, чтоб оставить
целое ей, так же свято? И так же
свято играешь ты сквозь несочтенные годы
счастьем безбрежным, как будто оно не укрыто
под замком, просто где-то лежит на траве,
забытое богом-младенцем, ничье.
Ах, высокие духом тоскуют о том, что ты строишь
безмятежно, камень на камень: стоит. Но само
крушенье тебя не смутило.

Зачем, если был он, был вечный, зачем до сих пор мы
земного страшимся? Ведь можно по опытам первым
чувству учиться, чья склонность в пространстве
грядущем — неведома нам.

Райнер Мария Рильке (Перевод Е. Борисова)

Настоящую нежность не спутаешь

Ни с чем, и она тиха.
Ты напрасно бережно кутаешь
Мне плечи и грудь в меха.
И напрасно слова покорные
Говоришь о первой любви.
Как я знаю эти упорные
Несытые взгляды твои!

Анна Ахматова

Скрещение тропинок

Изгородь умолкла, запотели
тутовые ягоды. Все ближе
вечер — и все больше ты от тени
отклоняешься своей, все дальше.

Еле-еле сквозь пыльную завесу
различимы осы и собаки
и тропинки; подступает к лесу
дымка, тонет яблоня в тумане.

Ручейки благоухают медом,
выдохшейся мятой — под мостками,
где проходишь ты, и солнце рядом,
и замедленные краски жизни.

Вслед шагам твоим, пренебрегающим
мною, здесь сидящим беззаботно —
на запруде, что это стремится
из груди моей бесповоротно?

В горле гор вот-вот застынет голос
пастухов, над чащей дым струится,
обретая в вышине лиловость.
В проседи росы мои одежды.

Марио Луци

И был Ахелой переполнен, кипели и мчались валы,

и, в этом кипении стоя,
я ноги столбам уподобил, и сам стал подобьем скалы,
как бог, ожидающий боя.

Но жажда меня одолела, и рот приоткрыл я слегка,
склонившись над влагою пенной,
и только собрался напиться, как мощным потоком река
мне хлынула в горло мгновенно.

И бодрость, и дивную свежесть вливал в меня каждый глоток,
и легкость былая воскресла;
и — как ветерок на рассвете — я медленно пил тот поток,
что раньше хлестал мои чресла.

Река обмелела, пропала, как пена в прибрежных камнях,
и дно предо мною открыла;
и стал наконец я свободным, и тяжесть исчезла в ступнях,
и я воспарил легкокрыло.

Наполнилось сердце отвагой, неведомой мне до сих пор,
и чувствовал я, вдохновенный,
в груди, что дышала привольно, и гордое мужество гор,
и юную радость вселенной.

Как ярко мое сновиденье! Как сила моя велика!
Затмил я того полубога,
который схватил Ахелоя, принявшего образ быка,
за оба изогнутых рога,

и в шею уперся коленом, и пальцы так крепко сомкнул,
что рог захрустел и сломался,
и, бешеной болью пронзенный, поток закружился, скакнул
и к морю со стоном помчался.

Ангелос Сикельянос (Перевод Н. Горской)

Между двумя

Великими молчаньями, —
Молчаньем до рожденья
И молчаньем после смерти, —
Дано сказать мне слово.
Учусь сказать
Его достойно.
Ведь стоит:
Только раз один
Дано сказать
Мне слово, —
И вдруг испорчу!

Василий Мазурин