Смерть влюбленных

В высокие ворота с золотыми
Колоннами, где дремлет неба свод
И медлит вечер, грезя в тонком дыме, —
Вступает море, горизонт встаёт.

"Забудь печаль, что унесла игра
Далёких волн, забудь о жизни той,
Что утонула, ветру петь пора,
Не слушай же его тоскливый вой.

Оставь свой плач. В подводном мире скоро
Мы будем жить, в стране теней глубокой,
Где демоны, их города и норы,
Спать вечном сном, где не блуждало око.

Там одиночество смежит нам веки.
Ни звука там не будет слышно в залах,
Лишь рыбы — в окна, и одни — навеки,
И веточки качаются в кораллах.

И там, на дне, среди тенистой чащи,
Мы будем вечно вместе, и одною
Волной гонимы, поцелуи чаще
С губ станут сны снимать одной волною.

Ведь Смерть нежна. У прочих мы в тюрьме —
Она же родину нам даст. Равно
Укрыв плащом, в могильной скроет тьме,
Где многим уже царство раздано."

Дух моря начинает глухо петь
Пустому шлюпу, и, игрушка моря,
Он в океан уходит умереть,
Что вздыблен, со слепою ночью споря.

В волнах мелькает смутною мечтой
Баклан зеленопёрый. О, печаль.
Под ним утопленников бледный строй,
Как лилий полоса плывущих в даль.

И тонущих. И море, пасть закрыв,
Мерцает белым. Горизонт встаёт
Крылом орла, в синеющий отлив,
И падает в закатный отблеск вод.

Георг Гейм (Перевод А. Прокопьева)

Я быть устал среди людей,

Мне слышать стало нестерпимо
Прохожих свист и смех детей...
И я спешу, смущаясь, мимо,
Не подымая головы,
Как будто не привыкло ухо
К враждебным ропотам молвы,
Растущим за спиною глухо;
Как будто грязи едкий вкус
И камня подлого укус
Мне не привычны, не знакомы...
Но чувствовать еще больней
Любви незримые надломы
И медленный отлив друзей,
Когда, нездешним сном томима,
Дичась, безлюдеет душа
И замирает, не дыша,
Клубами жертвенного дыма.

Максимилиан Волошин

Гвоздика отправилась в странствие,

гвоздика странницей стала:
шла вброд она, где глубоко,
плыла она там, где мелко.

Гвоздика вернулась из странствия,
потерпела крушенье гвоздика.

Что сбудется с ней, что не сбудется?
Алой была, стала белой.

Рафаэль Альберти

Я не тебя любил, но солнце, свет,

Но треск цикад, но голубое море.
Я то любил, чего и следу нет
В тебе. Я на немыслимом просторе

Любил. Я солнечную благодать
Любил. Что знаешь ты об этом?
Что можешь рассказать
Ветрам, просторам, молниям, кометам?

Да, у меня кружилась голова
От неба, от любви, от этой рощи
Оливковой... Ну да, слова.
Ну да, литература... Надо проще.

Был сад во тьме, был ветерок с высот,
Две — три звезды, — что ж не простого в этом?
Был голос вдалеке: "Нет, только он,
Кто знал..." — мне одному ответом.

И даже ночь с Чайковским заодно
В своем безмолвии предвечном пела
О том, что все обречено,
О том, что нет ни для чего предела.

"Нет, только тот...". Пойми, я не могу
Ясней сказать, последним снам не вторя,
Я отплываю, я на берегу
Иного, не земного моря.

Я не тебя любил. Но если там,
Где все кончается, все возникает,
Ты к новым мукам, новым небесам
Покорно, медленно... нет, не бывает...

Но если все — таки... не будет, ложь...
От одного к другому воплощенью
Ты предо мной когда — либо пройдешь
Неузнаваемой, ужасной тенью,

Из глубины веков я вскрикну: да!
Чрез миллионы лет, но как сегодня,
Как солнце вечности, о навсегда,
Всей жизнью и всей смертью — помню!

Георгий Адамович