Страна снов

Дорогой темной, нелюдимой,
Лишь злыми духами хранимой,
Где некий черный трон стоит,
Где некий Идол, Ночь царит,
До этих мест, в недавний миг,
Из крайней Фуле я достиг,
Из той страны, где вечно сны, где чар высоких
постоянство,
Вне Времени — и вне Пространства.

Бездонные долины, безбрежные потоки,
Провалы и пещеры. Гигантские леса,
Их сумрачные формы — как смутные намеки,
Никто не различит их, на всем дрожит роса.
Возвышенные горы, стремящиеся вечно
Обрушиться, сквозь воздух, в моря без берегов,
Течения морские, что жаждут бесконечно
Взметнуться ввысь, к пожару горящих облаков.
Озера, беспредельность просторов полноводных,
Немая бесконечность пустынных мертвых вод,
Затишье вод пустынных, безмолвных и холодных,
Со снегом спящих лилий, сомкнутых в хоровод.

Близ озерных затонов, меж далей полноводных,
Близ этих одиноких печальных мертвых вод,
Близ этих вод пустынных, печальных и холодных,
Со снегом спящих лилий, сомкнутых в хоровод, -
Близ гор, — близ рек, что вьются, как водные аллеи,
И ропщут еле слышно, журчат — журчат всегда, -
Вблизи седого леса, — вблизи болот, где змеи,
Где только змеи, жабы, да ржавая вода, -
Вблизи прудков зловещих и темных ям с водою,
Где притаились Ведьмы, что возлюбили мглу, -
Вблизи всех мест проклятых, насыщенных бедою,
О, в самом нечестивом и горестном углу, -
Там путник, ужаснувшись, встречает пред собою
Закутанные в саван видения теней,
Встающие внезапно воздушною толпою,
Воспоминанья бывших невозвратимых Дней.
Все в белое одеты, они проходят мимо,
И вздрогнут, и, вздохнувши, спешат к седым лесам,
Виденья отошедших, что стали тенью дыма,
И преданы, с рыданьем, Земле — и Небесам.

Для сердца, чьи страданья — столикая громада,
Для духа, что печалью и мглою окружен,
Здесь тихая обитель, — услада, — Эльдорадо, -
Лишь здесь изнеможенный с собою примирен.
Но путник, проходящий по этим дивным странам,
Не может — и не смеет открыто видеть их,
Их таинства навеки окутаны туманом,
Они полу сокрыты от слабых глаз людских.
Так хочет их Властитель, навеки возбранивший
Приоткрывать ресницы и поднимать чело,
И каждый дух печальный, в пределы их вступивший,
Их может только видеть сквозь дымное стекло.

Дорогой темной, нелюдимой,
Лишь злыми духами хранимой,
Где некий черный трон стоит,
Где некий Идол, Ночь царит,
Из крайних мест, в недавний миг,
Я дома своего достиг.

Эдгар Аллан По

«Пощёчина общественному вкусу» — первый поэтический сборник кубофутуристов (петербургская поэтическая группа «Гилея»), вышедший 18 декабря 1912 года. Наиболее известен благодаря сопровождавшему его одноимённому манифесту.

Текст манифеста
Читающим наше Новое Первое Неожиданное.
Только мы — лицо нашего Времени. Рог времени трубит нами в словесном искусстве.
Прошлое тесно. Академия и Пушкин непонятнее гиероглифов. Бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч. и проч. с парохода Современности.
Кто не забудет своей первой любви, не узнает последней.
Кто же, доверчивый, обратит последнюю Любовь к парфюмерному блуду Бальмонта? В ней ли отражение мужественной души сегодняшнего дня? Кто же, трусливый, устрашится стащить бумажные латы с черного фрака воина Брюсова? Или на них зори неведомых красот?
Вымойте ваши руки, прикасавшиеся к грязной слизи книг, написанных этими бесчисленными Леонидами Андреевыми
Всем этим Максимам Горьким, Куприным, Блокам, Сологубам, Аверченко, Чёрным, Кузминым, Буниным и проч. и проч. — нужна лишь дача на реке. Такую награду дает судьба портным.
С высоты небоскребов мы взираем на их ничтожество!
Мы приказываем чтить права поэтов:
1). На увеличение словаря в е г о о б ъ ё м е произвольными и производными словами (Слово-новшество).
2). На непреодолимую ненависть к существовавшему до них языку.
3). С ужасом отстранять от гордого чела своего из банных веников сделанный вами Венок грошовой славы.
4). Стоять на глыбе слова «мы» среди моря свиста и негодования.
И если пока еще и в наших строках остались грязные клейма ваших «здравого смысла» и «хорошего вкуса», то все же на них уже трепещут впервые зарницы Новой Грядущей Красоты Самоценного (самовитого) Слова.

Кабаре

1.
Эксгибиционист, расставив ноги, стоит прижавшись к краю сцены.
На сцене в красных юбках пляшет Пимпронелла,
Коко, зеленый бог, ей рукоплещет бурно.
Какой волшебный танец эта тарантелла.

Цинтара! Вот он, длинный инструмент.
Из него течет слюна с жуткой надписью: "Змея!"
Всполошились тут фигляры, запихали дам в футляры
И уплыли за моря, но вина в том не моя.

У входа Камедина в легком платье,
На бедрах золотые, словно мишура.
А этот выколол глаза у бедной лампы,
На внука рухнул дом, сгорев дотла.

2.
Осел, прядая длинными ушами, пугает мух.
Шут ловко ловит их, когда они взлетают.
Он через трубочки, не оскорбляя слух,
Общается с баронами, что в замках обитают.

В высокой колее воздушного пути,
Где струны с переливом плоско вьются,
Мелкокалиберный верблюд пытается пройти
Через ушко иголочки — от счастья слезы льются.

Эксгибиционист, тот, что стоял у края сцены
И терпеливо ждал с надеждой на чаевые,
Вдруг понял, что достоинства его бесценны,
И бросился ловить девиц под крики боевые.

Гуго Балль, 1916