Уже давно ты, тучей окутанный,

Повелеваешь мной, гений времени.
Вокруг всё дико, жутко в мире:
Всюду крушенье, куда ни гляну.

Ах! Я, как мальчик, в землю смотрю порой,
Нору ищу я, чтобы укрыться в ней,
Найти хотел бы я местечко,
Где бы не властвовал ты, Могучий.

Дозволь, отец мой, оком открытым мне
Лицо твоё узреть, потому что ты
Своим лучом мой дух от мрака
Освободил, дал мне жизнь, родитель!

Порой зажжет вино молодое в нас
Огонь священный; сердцем ликуем мы,
Когда встречаем в тихой роще
Светлых богов; но всего сильнее

Младые души твой сотрясает зов;
Искусствам мудрым учишь ты тех, кто сед;
Лишь злой, став злее, раньше погибнет,
Схваченный мощной твоей рукою.

Фридрих Гёльдерлин «Дух времени»

Мы заняли пустой блиндаж, и боши

Устроили нам ад, снаряды в ряд
Ложились, но не пробивали бреши.
Дождь, водопадом сточным бурно пенясь,
Развел по пояс топь, и скоро грязь
Покрыла скользкой глиной скат ступенек.
Остаток воздуха был затхл, дымясь
От взрывов, и в нем прели испаренья
Тех, кто здесь жил, оставив испражненья,
А может, и тела…
Мы скрылись там
От взрывов, но один ворвался к нам,
Глаза и свечи погрузив в потемки.
И хлоп! бац! хлоп! Вдруг по ступенькам рухнул
В топь тухлую, в густой водоворот
Наш часовой; за ним ружье, обломки
Гранат германских, брызги нечистот.
Ожив, он плакал, как ребенок слаб;
«О сэр, глаза! Я слеп! Ослеп! Ослеп!»
Я приподнес свечу к глазам незрячим,
Сказав, что если брезжит свет пятном,
То он не слеп, и все пройдет потом.
«Не вижу», — он рыдал и взглядом рачьим
Таращился. Его оставив там,
Другого я послал ему на смену,
Велел найти носилки непременно,
А сам пошел с обходом по постам.
Другие в рвоте кровью истекали,
Один же утонул в грязи и кале, —
Все это кануло теперь во мрак.
Но одного я не забуду: как,
Прислушиваясь к стонам часового
И к дрожи сломанных его зубов,
Когда снаряды рушились и снова
По крыше били, сотрясая ров, —
Мы услыхали крик его: «Сейчас
Я вижу свет!» Но свет давно погас.

Уилфред Оуэн

Лишь забудешься днем иль проснешься в полночи —

Кто-то здесь... Мы вдвоем,—
Прямо в душу глядят лучезарные очи
Темной ночью и днем.

Тает лед, расплываются хмурые тучи,
Расцветают цветы...
И в прозрачной тиши неподвижных созвучий
Отражаешься ты.

Исчезает в душе старый грех первородный:
Сквозь зеркальную гладь
Видишь, нет и травы, змей не виден подводный,
Да и скал не видать.

Только свет да вода. И в прозрачном тумане
Блещут очи одни
И слилися давно, как роса в океане,
Все житейские дни.

Владимир Соловьёв

В небе — мертвенный металл.

Ржавью, в бурях завихрённой,
Мчат голодные вороны —
Здешний край уныл и вял.
Тучу луч не разорвал.
Сатаной усемеренный,
Разногласный, разъяренный
Грай над гнилью зазвучал.
Клюв за клювом искромсал
Сгустки плесени зеленой.
Из домов — глухие стоны,
Театральный блещет зал.
Церкви, улицы, вокзал
Тьмой объяты похоронной.
Под мостом — ладья Харона.
В простынях — кровавый шквал.

Георг Тракль (Перевод В. Топорова)