Заморозки на почве и облысенье леса, небо серого цвета кровельного железа. Выходя во двор нечетного октября, ежась, число округляешь до "ох ты бля". Ты не птица, чтоб улетать отсюда, потому что как в поисках милой всю-то ты проехал вселенную, дальше вроде нет страницы податься в живой природе. Зазимуем же тут, с черной обложкой рядом, проницаемой стужей снаружи, отсюда — взглядом, наколов на буквы пером слова, как сложенные в штабеля дрова.
Иосиф Бродский
Темная история
Одетые в парчу крутились акробаты Мочился небосклон В продолговатый Тромбон
Смерть безъязыкая глаза вдевала в уши И пел редис И плыли чудеса как души В свой Парадиз
Кишки земли вздымались облаками Выл камень на Кровь под руками Горбуна
Колпак безносой шпарил отченаши Яйцо вспухало что есть сил Его из чаши Апостол пил
И ветер взвыл как светопреставленье Взметнулось пламя вкривь и вкось И преступление Сбылось
Роже Жильбер-Леконт
René Magritte, Signature In Blank, 1965
Есть запах цветов медуницы Среди незабудок В том, что я, Мой отвлечённый строгий рассудок, Есть корень из нет-единицы, Точку раздела тая, К тому, что было, И тому, что будет, Кол.
Велимир Хлебников
Воскресение
Я спал на ложе голубых небес, В объятьях облачной перины — Лик с ненаписанной картины, Безвестный светоч между звезд, Затерянный среди крылатых сонмов Ангел.
Но громовой удар, в дремотной мгле Раздавшийся, меня вернул земле. Очнулся я В ее безмолвных недрах, Ногами в сумрачной воде. Я был один в слепящей черноте, Лишь из незримой бездны доносилась Небытия глухонемая песнь; В ней горечь сочеталась с тишиной.
Всем сердцем жадным Я глубоко вздохнул — поднялся ветер И вздыбилась у ног моих волна. Как пленная душа, она Рванулась — и не выдержали сети… Я полетел воздушным пузырьком К поверхности, Воды не потревожа.
Да будет свет, о боже! Пусть птица снова Продлит напев, что вечностью самой Был прерван. Пусть душа моя, Что так давно не проронила слова, Вольется в хор времен И в хор людской.
И свет настал, Зажегся, точно лампа, В потемки детства несшая покой. Рожденный в мир,
Я пробуждаюсь почкой, Я голос пробую, как птица, Сверкаю каплей дождевой, Что серебрится На проводе, Когда гроза прошла. Ростком и семенем я стал отныне, Земля простерлась ложем для меня — Не голубым, но цвета человека: Мой человек — сегодняшнего дня.
Франц Элленс (Перевод А. Эфрон)
Ты спишь, ты дремлешь, скованный юноша, Ты молча ждешь у хладного берега, Внемли, рождённый Океаном, Зову Отца и друзей-титанов!
Посланец моря, ветр жизнедышащий Спешит к тебе, — но вести не внемлешь ты. Тебя недремлющие боги Властно зовут, — ты не слышишь зова...
Но громче, громче сердце стучит в груди. Он вспомнил день, когда он из каменных Родился недр; он вспомнил, властный, Силу свою, он гудит и стонет,
Медлитель, он оковы свои дробит, Он крутит камни, бьёт и кидает их О звучный брег; и вот уж дали Слышат его гневно-шумный голос.
И пробудились горы, внемля ему, Шумят леса; ущелья глубокие Волнуются, и дух творящий В лоне земли пробудился снова.
Весна приходит; вновь зеленеет мир. А он спешит, спешит к небожителям, И Океан-родитель примет Бурные воды в свои объятья.
Фридрих Гёльдерлин
Но в утро осеннее, час покорно-бледный, Пусть узнают, жизнь кому, Как жил на свете рыцарь бедный И ясным утром отошёл ко сну. Убаюкался в час осенний, Спит с хорошим, чистым лбом, Немного смешной, теперь стройный — И не надо жалеть о нём.
Елена Гуро
|